Королевы Иннис Лира  - Тесса Греттон

Затем умерла королева Далат, и вскоре после этого Эрригал забрал Бана из Хартфара жить при дворе короля под открытым звездным небом. Брона не стала спорить. Она больше беспокоилась за судьбу Хартфара, чем за его жизнь, и хотя ведьма любила своего сына, она выбрала не его.

Казалось, хотя и лишь какое-то время, что Бана выбрали вместо его брата и Элии, но они тоже не хотели, чтобы он был рядом и не боролись против изгнания в Ареморию.

Что же теперь увидит Брона в Бане – взрослом мужчине, после того, как прошло столько времени? Он все еще чувствовал себя непослушным мальчиком, еле волочащим ноги. Был ли шанс, что она одобрит его лирскую магию в Аремории? Впадет ли она в ярость из-за того, что он выжидал недели, прежде чем прийти к ее очагу? Какая она сейчас, с уничтоженными корнями острова, несчастная? Может ли он доверять своим детским воспоминаниям о ней?

Бан расправил плечи и сбросил плащ с левого плеча, чтобы отчетливо был виден меч, пристегнутый к бедру. Он не хотел скрывать свое оружие – только воры, преступники и шпионы скрывают имеющуюся силу. Его мать не видела Бана взрослым, а он – ее, но он не мог заставить себя притворяться. Не было смысла обрезать всклоченные волосы или приводить их в порядок. Не было смысла наслаждаться шрамами на лице и руках. Жесткие линии войны и настороженности прорезали его лицо и руки в слишком юном возрасте. Брона заметит любую ложь, если только она не потеряла способности судить людей. Он надеялся, что нет, и именно поэтому Бан послал к ней Рори. Ведьма предоставит ему убежище, вне зависимости от того, какие новости придут от Эрригала, поскольку увидит честность и доброту самого Рори. Славное Солнце для Луны Бана – братья были разделены как своим рождением, так и в самом их духе.

– Бан, Бан, Бан, – проговорили деревья. – Ты – дома!

Они затрепетали листьями и потянулись к нему. Деревья упрекали Лиса за то, что он держался от них на расстоянии, и жалобно вздохнули, потому что никто больше не говорил с ними вне леса.

– Колодцы ушли! – плакали деревья. – Наши корни жаждут питания, но только ведьма кормит нас. Только ведьма любит нас.

– Леди Риган любит вас, – сказал Бан.

Белый лес ответил:

– Риган, бедная Риган, я ей нужен, но она меня не любит.

– И то, и другое, – сказал он, нахмурившись. – Она нуждается в тебе и любит тебя.

Деревья шипели и вздыхали. Одно из них шепнуло: «Элия», и еще: «Земные святые», но прежде чем Бан смог найти то дерево, которое произнесло ее имя, эхо исчезло, и весь лес радостно запел.

Тропа к Хартфару появилась, словно во сне – на краю узкой и чистой поляны, обозначенная лишь несколькими клочьями серой шерсти, как будто полоски темного неба запутались в ветвях. Вряд ли это охотничья тропа, но она достаточна, чтобы лошадь ее могла распознавать. Путь к Хартфару после обнаружения этой тропы шел всего милю или около того.

Бан соскользнул с лошади и стоял, пораженный местами, где он вырос.

Там было, возможно, сорок домов, на десять больше, чем в последний раз, когда он был здесь. Немного хижин для скота, ряды садов, общий дом и садовый домик его матери.

Все пахло и звучало именно так, как он запомнил – брызги грязи, звон металла, смех отца Бана и тихое пение его матери: Брона размазывает кровь с ладони и что-то обаятельно произносит. Слова Бан уже не мог вспомнить, но это делало его радостным. Воспоминания были далеки, как сны, но, несомненно, реальны, поскольку во сне не могли пахнуть смятые цветы или дерьмо.

Его лошадь топнула и резко качнула головой, так что колокольчик зазвенел у нее на шее. Бан погладил животное, пробормотал что-то успокаивающее и отпустил поводья. Он смахнул с пути лунных мотыльков, стреножил лошадь и, чувствуя на своей спине взгляды, снял седло и попону, чтобы быстро протереть животное и позволить лошади свободно пастись.

Обернувшись, Бан заметил двух молодых женщин, наблюдавших за ним из ближайшего окна, и пожилого мужчину, стоящего на коленях в зарослях длинного гороха и также изучающего Бана.

Дорога через деревню была покрыта грязью. Выбежала свора гончих, лая, а сзади отчаянно кричал мальчик. Бан положил руку на меч и топнул на собак, брызгая грязью, мило улыбнулся мальчику и позволил гончим нюхать его пальцы в перчатках, запихивать свои длинные носы ему между ног, почти свалив его. Животные пахли грязью и влагой, но Бан любил грубых, громких собак.

Мотыльков не было – они парили высоко в небе.

Мальчик уставился на Бана, вернее, на меч Бана. Глаза ребенка были карие, как скорлупки ореха, а кожа – смуглой. Он, по-видимому, принадлежал клану с далекого юга Испании, и, таким образом, был связан с Лисом и его матерью. Бан задался вопросом, был ли мальчик тоже незаконнорожденным и его единственной надеждой было стать слугой.

Он сказал:

– После разговора с Броной я покажу тебе, как пользоваться мечом, если тебе это нравится, – и мальчик ухмыльнулся, обнажая щербатый зуб, и чуть не упал из-за одной из собак.

Везде были люди. Бан зашагал быстрее, пока не потерял самообладание.

Садовый домик, где жила и работала его мать, был построен из дерева и глиняных кирпичей, со свежей соломой, из которой торчали небольшие пучки розовых цветов, цветущих, несмотря на поздний сезон. Дверь была закрыта, но приземистые окна открыты, и Бан услышал мамин голос, раздающийся из сада.

Это потрясло его до глубины души, потому что она звучала так же, как и в его детстве.

– Мама, – произнес он не так громко, чтобы его услышали, скорее для себя, как напоминание. Когда Бан это сказал, облегчение расцвело в его груди. С улыбкой он шагнул за угол и нашел мать, выгоняющую цыплят из сладких гороховых лоз.

Брона повернулась, черные волосы распущены, юбки обвили голые икры. Она держала две маленькие темные сливы, спелые и блестящие. Их Бан очень любил в детстве.

– Добро пожаловать домой, – сказала мать, предлагая Лису фрукт.

Бан взял сливу, едва коснувшись, и уронил ее. Плод был замороженным.

Мать была так же невероятно красива, какой он ее запомнил.

Черные волосы Броны струились волнами, лишь тонкая безрукавка свисала с одного загорелого плеча, словно женщина только что проснулась, хотя было уже очень позднее утро. Ее юбки перехватили талию словно мост между тяжелыми грудями и бедрами. Щеки и рот покраснели, глаза были темными и влажными, словно замшелый лес, янтарные бусы обвивали ее запястья и голые лодыжки. На верху ступни виднелись пятнышки грязи, а пальцы исчезли в траве. Она была точно такой же, какой ее помнил Бан – без обязательств и свободной, словно сотворенной из самой земли. Бан почувствовал внутреннюю волну восторга, сопровождаемого горячим осознанием того, что он мог теперь видеть дорогу, которой двигался его отец. Когда он ушел, Бан был всего лишь мальчиком и имел лишь сыновьи глаза. Теперь он – воин, солдат и понимает мужскую жажду.